Джон Леннон и Пол Маккартни: Предрождественская отповедь
Я находился в глубокой депрессии, думаю, в значительной степени из-за наркотиков. Это был безумный отрезок моей жизни, многие вещи, как мне казалось, утратили смысл.… Внутри была пустота.
Пол Маккартни
24 декабря 1969 год
Время на мгновенье останавливается. Руки беспомощно парят в воздухе, я падаю. Опухшую скулу свело. В уши залетает коктейль из ругани, смешанной с криком. Грушевидная лампа склоняется вслед за мной — на пол. В спину врезается паркет. Дыхание напряженно. Белый свитер покрывается хлипкой жидкостью, нос разбит, как и губа. Ладонь твердеет, несколько раз отправляю руку, сжатую в кулак вперёд. Его рот перестаёт изливать поток грязной ругани.
— Успокойтесь...
Но мы не слышим и продолжаем дальше лупить друг друга. Схватка заканчивается для меня, длинные пальцы обвивают шею.
— Сделайте что-нибудь! — Она на грани истерики.
В ответ взрываются вспышки фотоаппаратов, а предприимчивый оператор успевает приблизиться к нам и запечатлеть побоище с разных ракурсов.
— Что здесь происходит?!
Руки разжимаются, оставляют шею в покое. Я дышу. Лик врага отступает, передо мной другое лицо — мальчишеское, с кривым носом и большими верхними зубами.
— Стив, твою мать! Отключи камеру... — Крикнул он.
— Ты совершил большую ошибку, Пол. — Джон снимает разорванную рубашку и швыряет в угол.
— Животное! — В её глазах сверкает загадочный блеск.
Она достаёт платок из сумочки и пытается прикоснуться к лицу Джона, но он отбрасывает ладонь.
— Йоко, со мной всё в порядке.
Сплюнув на пол окровавленный сгусток, Джон исчезает за дверью.
***
— Знаешь, мне надоело! Надело пахать как проклятый! Мы записали сто лишним песен за какой-то грёбанный месяц! Тридцать паршивых дней без отдыха и сна... Я молчал, когда ты раздувался как неизвестно кто. Хочу отдохнуть от всего, от твоих претензий.
— От моих претензий? Эй, Джон... ты здесь строишь из себя, не пойми что! Решил стать Мессией? Мне тошнит от твоих загонов, только и делаешь, что вытворяешь всякого рода глупости и выдаёшь весь кусок дерьма за искусство...
— Ещё одно слово Маккартни...
— У меня в запасе тысяча слов, все они посвящены в твой адрес. Джон — ты ноль!
***
Почему свет ослепляет в первые секунды? Перед тем как нажать на рубильник, всегда закрываю глаза, так легче привыкнуть к «домашнему солнцу».
Пустой стакан виски опустошается, лёд хрустит на зубах, а хмель разбавленный водой, не может унять головную боль и наоборот усиливает её. Заезженная пластинка Фрэнка Синатры со сладким мелодичным звучанием приумножает злость. Газета, попавшая в руки, с лицом Джона на обороте превратившись в комок, летит прямо в урну. Ненавижу его!
В зеркале мелькает бородатая физиономия, в багровых синяках и разбитым носом — моя бородатая физиономия.
— Милый, как твои дела? — Шепчет женский голос из трубки.
— Линда, родная, не сегодня, — отвечаю я и оставляю телефон в покое.
Облокотившись в кресле, закрываю глаза, закидываю руки за голову — засыпаю, ноги аккуратно располагаются на журнальном столике между поэзией Вальтера Скотта и серым пиджаком.
— Никто не узнает об этом, — дыхание Джорджа окончательно лишило сна. — Стив не хотел отдавать плёнку, как и фотографы. Пришлось выложить по несколько тысяч долларов. Джон будет держать язык за зубами, сказал, что забудет об этом, если ты не заговоришь. Думаю, ты не хочешь вовлечься в скандал.
Не торопясь, наливаю виски в стакан.
— Ты живой там?
— Как никогда раньше...пресса не узнает, им хватит того, что мы вытворяем на сцене.
По дороге, освещаемой бледно-розовыми фонарями, с жутким рёвом пролетают машины. Завтра вспыхнет рождественская суматоха, народ напьётся, будет поздравлять друг друга, искренне улыбаться и надеяться, что следующий год будет лучше, изменит жизнь, поменяет планы. Кого они обманывают?
Треск из камина отвлёк от окна. Белый ковёр касается носа, руки ласкают его, глаза увлечённо смотрят на огонь.
— Мистер Маккарти, вам письмо.
Горничная таращится меня, а точнее изучает синяки под глазами.
Улыбнувшись, забираю конверт и закрываю дверь.
— Знаешь, Пол, что я испытываю сейчас? Ошибаешься, не ненависть. Я не враждую, ты спровоцировал меня, оскорбил перед друзьями и любимой женщиной. Чёрт возьми, неужели всё катится к какой-то матери!? Раньше помню, смеялись над снобами, над их важными лицами, а сейчас ты один из них! Да, Пол ты СНОБ! ТЫ ЖАЖДЕШЬ ДЕНЕГ, ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ВСЕ ПОДЧИНЯЛИСЬ, СЛУШАЛИСЬ. В ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ, СКОРЕЕ ВСЕГО, ТЫ БЫЛ ПЛАНТАТОРОМ, ЖЕСТОКО ГОНЯЛ РАБОВ, А ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ ДЕЛАЛ ВИД, ЧТО МОЛИЛСЯ В ЦЕРКВУШКЕ И КОГДА ПОДНОСЛИ МИСКУ, ДАВАЛ СКУПЫЕ ПОЖЕРТВОВАНИЯ. Я презираю лицемеров — ты превратился как раз в такого...
Не знаю кто тебе уже, Джон Леннон.
Огонь проглотил бумагу как голодный зверь, не евший пищу несколько суток. Вначале она почернела, потом сморщилась и с шипением преобразилась в комок.
— My way... — бархатным голосом поёт Синатра.
Насколько он устарел, но по-прежнему пользуется успехом. Ему незнакома проблема конфликта, потому, что у него нет группы, нанял себе инструменталистов и всё — живи спокойно. Обидно, когда соратники начинают считать тебя извергом.
Ручка неохотно написала первые строки на бумаге:
Я хочу, чтобы наша музыка не касалась ПОЛИТИКИ, Я НЕНАВИЖУ ПОЛИТИКУ, МНЕ НА НЕЁ НАПЛЕВАТЬ, я хочу петь о любви, о дружбе...
В глазах одна пелена, всё кружится и куда-то катится, конечное направление без точки возврата.
Автор: Евгений Беловал (http://vk.com/public34968179)
Нет комментариев. Ваш будет первым!